«Продолжаем уничтожать бюджетное здравоохранение»: как ковид изменил медицину — разговор с известным врачом-блогером

UFA1.RU поговорил с врачом Глебом Глебовым, который после нескольких лет работы на Северном Кипре вернулся на родину. Сейчас он готовит медицинскую конференцию и собирается презентовать свой проект. Мы обсудили с ним, чем российская система здравоохранения отличается от европейской, а также о том, как увеличить в стране количество медиков и улучшить качество лечения.

— Поменялся ли за последние 5 лет подход к организации систем здравоохранения в России и остальном мире? Были ли сделаны верные выводы после того кризиса?

— Ситуация, скорее, стала только хуже. В больницах всё еще нехватка кадров, сельские больницы заменяют на ФАПы, поддержка по программам «Сельский доктор» и «Сельский фельдшер» не показали свою эффективность, большой отток в частную медицину, частные клиники открываются на каждом углу. Нет популяризации профессии врача, количество бюджетных мест в университете сократилось, огромный приток иностранных студентов из Индии, Таджикистана на коммерческой основе, не выращиваем свои кадры. Наука в медицине очень сильно просела. Звание кандидата или доктора медицинских наук перестает быть популярным. Мы не сделали выводов и планомерно продолжаем уничтожать бюджетное здравоохранение. Но в остальном мире ситуация в этом плане ничем не лучше.

— А улучшилось ли, по-вашему, с тех пор отношение к медикам?

— К сожалению, ухудшилось. Люди стали злее, иногда прямо-таки агрессивно себя ведут с врачами. Как мне кажется, это происходит из-за чувства незащищенности: люди боятся, не уверены зачастую в завтрашнем дне, боятся заболеть. Во многих местах на планете, и Россия не исключение, жизнь, увы, устроена таким образом, что у большинства нет даже скромной финансовой подушки на случай болезни. В этой системе нет возможности нормально выздороветь и пройти реабилитацию, а потом больной человек оказывается не нужен системе. Это страшно, и этот страх вызывают агрессию.

— Но это бесит?

— Нет, я всё так же люблю людей, готов работать в любое время, даже бесплатно, если пациент находится в сложном финансовом положении. В этом, считаю, и есть суть профессии. Врач должен думать о здоровье пациента, а не только о финансовой выгоде.

— А почему многие медики так быстро выгорают на работе?

— У каждого свои причины усталости, но общая боль, наверное, у большинства одна — это зарплата.

— С чем у нас хорошо, по-вашему, и с чем плохо?

— Хорошо, что у нас еще пока остался преподавательский состав, который помогает поддерживать преемственность. Про плохое я лучше промолчу, потому что правду сейчас выгоднее выдумывать, а не говорить. Мне все-таки хочется заниматься медициной, а не путешествовать.

— Но вы попутешествовали уже.

— Ну я за границу ездил не чтобы свою страну критиковать, а, наоборот, поработать и получить новые знания, которые, вернувшись, смогу внедрить. Там я подтвердил диплом, получил еще образование.

— Как, по-вашему, еще можно было бы улучшить российскую систему здравоохранения?

— Всё начинается со школы — нужно с нее уже вводить профориентацию будущих специалистов, популяризовать профессию врача, увеличить количество бюджетных мест в университетах. Необходимо ввести мотивирующую систему KPI, в том числе в плане финансовых поощрений. А вот частным клиникам, всем абсолютно, нужно сократить квоты по ОМС и расширить спектр оказания медпомощи по ДМС в бюджетных учреждениях. Вообще надо провести реформацию фонда ОМС, который является финансовой прокладкой между бюджетом и потребителем.

Надо проводить больше ремонтных работ и закупать оборудование, развернуть активную, настоящую, антикоррупционную работу в этой области, вводить ИИ для заполнения медицинской документации и сократить бюрократию. У врача же не остается времени на общение с пациентом: он должен всё заполнять сам, почти вручную. Прекратить «коечную» политику, когда врач вынужден создавать искусственную заполняемость и выдерживание определенного количества дней госпитализации.

Самое главное — надо учиться воспринимать каждого пациента и заболевание персонифицированно. Не надо лечить только по прописанным методическим рекомендациям, куда часто впихивают неэффективные препараты. Я не говорю, что надо отклоняться от классической медицины, но мы должны использовать всё возможное ради жизни пациента и только заботой о его здоровье обязаны руководствоваться.

— Российская система здравоохранения сильно отличается от остального мира?

— Основное отличие — у нас еще осталось бюджетное бесплатное здравоохранение. За границей всё чаще продвигается покупка страховых полисов, они есть практически у всех. Мы, видимо, планомерно идем к этому. Но основное отличие, что врачи в бюджетных лечебных учреждениях зарабатывают хорошие зарплаты, не закредитованы по самые уши и держатся за свои рабочие места.

— А в чем российская медицина лучше?

— Образование в России точно лучше. Правда, беспокоит введение подтверждения сертификатов, которое, как мне кажется, направлено, к сожалению, не на дополнительное образование, а на поборы. К тому же медицинские конференции и обучение у нас проводятся за счет фармакологических компаний, это создает риски возникновения не самых приятных последствий.

В целом, мне кажется, наша сильная сторона — это как раз человеческий подход, и его надо сохранять. Мы, жители России, иногда более эмоциональные, но отходчивые и всегда готовы прийти на помощь друг другу в сложной ситуации. В нас осталось еще пока человечность и великодушие, но боюсь, если всё так и дальше пойдет, мы утратим это качество.

— Чему вас лично научила ситуация с ковидом?

— Что нужно быть осторожнее в своих высказываниях. Если хочешь, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, стоит быть хитрее и мудрее.

— Но вы по-прежнему считаете, что не всё в России было сделано грамотно во время пандемии?

— Что не всё, это очевидно.

— Какой была самая безумная мера?

— Включение «Арбидола» в перечень рекомендаций по лечению ковида (смеется). На самом деле в Европе тоже не всё было идеально. Да и сейчас неидеально. Там нет бесплатной медицины от слова совсем. Если у тебя нет ни копейки денег, нет страхового полиса, ты можешь умереть возле больницы, и ничего никому за это не будет. Бесплатного лекарственного обеспечения тоже нет. Зато в аптеках есть препараты, абсолютно любые препараты. Я считаю, что они более высокого качества. Плюс они развивают науку. Мы науку… как бы это помягче сказать… у нас ее нет. Ну нельзя говорить нет — стало меньше, у нас развития нет. В плане науки они шагают вперед: в плане развития искусственного интеллекта в медицине, в плане распечатки костных тканей на 3D-принтере, как пример — много в чем. Но человеческого отношения нет.

— В России с этим лучше?

— Лучше, но мы тоже двигаемся в эту бесчеловечную сторону.

— Почему?

— Потому что, когда пациент приходит в государственную больницу с обшарпанными стенами и бесконечными очередями, он сталкивается с врачом, который до него уже принял 40 таких же человек и ему лишь бы самому дожить до завтрашнего дня. А кроме пациентов у него еще куча задач. В европейской системе здравоохранения доктор занимается только медициной. Он не должен задумываться над тем, что нет лекарственных препаратов, нет какой-то капельницы, нет еще чего-то. У нас врачи занимаются всем, начиная от субботников до мытья полов в ординаторской.

— И вы сами планируете снова работать в Уфе?

— Планирую, конечно. Мне важно работать, я хочу помогать людям. Подтвержу диплом и буду работать.

— Как на ваше возвращение отреагировали коллеги?

— Нормально, никаких проблем. Я же уезжал, чтобы работать и учиться новому в первую очередь, а не потому что у меня какие-то нерешаемые проблемы здесь были.

— Что там удивило?

— Удивило то, что качество образования врачей находится на более низком уровне. [Там] хуже — 100%. Есть какие-то узкопрофильные специалисты, есть крутые специалисты… в среднем ниже, [но] по ЭКО — экстракорпоральному оплодотворению, и прочему — да, они там на более высоком уровне. Всякие там пересадки волос, пластическая хирургия.

— За то время, пока вас не было, ситуация в больницах Уфы лучше стала?

— Я недавно посещал 21-ю больницу, которую горячо люблю и уважаю, я там проходил ординатуру. Но я там не был почти 10 лет — ничего не поменялось. Те же ободранные стены, те же скрипучие лифты, те же кровати. Я понимаю, что врачи стараются, но не они об этом должны думать.

— То есть всё стало только хуже?

— Ну нет, конечно. Есть проблески. Какие-то новые лечебные учреждения открываются, безусловно. Тот же Уфимский хоспис — там всё на уровне. Но эти проблески не то чтобы сильно яркие. Возможно, это связано с санкциями. Может, я себя так успокаиваю, но, мне кажется, уход или отказ иностранных компаний от сотрудничества не мог не сказаться. Высокотехнологического медицинского оборудования в России не производится толком. Что-то, конечно, производится, но в общей массе всё иностранное, и оно устаревает, а новое закупить не всегда получается.

— И как в таких условиях популяризовать профессию?

— Представьте молодого человека, который открывает соцсети и видит очередного инфоцыгана на дорогой машине, который показывает свою якобы крутую жизнь. После просмотра он задумается: «А смогу ли я, отучившись несколько лет на врача и вернувшись в родной Абзелиловский район, хотя бы свадьбу сыграть и содержать семью?» Вот с этого вопроса начните, и, когда ответите, постепенно всё остальное встанет на свои места. Одни лишь только квоты и льготы не могут, даже условный миллион рублей, потому что это уже давно не те деньги, которыми можно обеспечить себе жизнь.

— Но в нашем БГМУ полно студентов.

— Я видел, да, особенно из Индии, Таджикистана. Ничего не имею против какой-либо нации и граждан других стран, но возникает вопрос: а это точно те кадры, которые обеспечат будущее российской медицины? Они, когда отучатся, куда поедут работать? Я понимаю, что вуз, может, и должен зарабатывать на коммерческом обучении, но полученные таким образом средства должны идти в первую очередь на увеличение бюджетных квот, а значит, местных студентов-медиков должно становиться еще больше.

— Как?

— Ну смотрите, отправляет администрация района в медицинский вуз пару или больше ребят на целевое обучение, которое оплачивается из бюджета. Бюджет ограничен, поэтому много ребят так не отправишь, чтобы они потом вернулись на родину готовыми медиками. Так вот, почему нельзя снять финансовую нагрузку с райадминистраций и эти цели оплачивать за счет средств, которые платят студенты-иностранцы на коммерческом обучении. Если подобное уже делается, то местных студентов должно быть в несколько раз больше, чем иностранцев, но, если судить по тому, что видел я, их — иностранцев и местных — почти поровну. Я, конечно, не всё вижу и допускаю, что могу ошибаться, но пока, как по мне, всё выглядит так, будто местных бюджетников заменяют иностранцами на коммерческой основе. Потом мы разводим руками: «А почему у нас нет специалистов? Почему у нас нет лекарств? Почему у нас нет науки?» А нужен просто системный подход: чтобы цветочки выращивать, нужно с земли начинать, ухаживать за ней, поливать.

— А сейчас системного подхода нет?

— На этот вопрос отвечать сложно. И больно. Если уж речь зашла о системности и системе, то ей, системе, просто невыгодно содержать больных людей и пенсионеров, вот и всё. Сейчас система старается избавиться от них. Если заболел, выворачивай карманы, а нет денег — бедные люди системе невыгодны тоже. Это международная ситуация, и вот как раз в этом плане Россия, увы, уже не сильно отстает.