Один день из жизни егеря

Наверняка у многих людей при слове «егерь» в голове возникает образ сурового старика с длинной бородой и деревянной палкой в руке. Он обязан помогать сбившимся с дороги путникам в самой чаще леса. Конечно, эти представления далеки от правды. Захватив фотокамеру, диктофон и теплую одежду, мы отправились в морозные деревенские просторы, чтобы попасть в дебри егерских владений и познакомиться с Иваном Говорухиным, который знает свою работу вдоль и поперёк. Перед вами — отрезок из жизни одного человека, преданного душой одному делу.

Белый снег. Очень много чистого, отливающего серебром снега. Ноги стекленеют от мороза. Во время двухчасового пути в Огневское охотничье хозяйство замечаешь только его. Изредка мелькают деревушки, но прохожих и играющей ребятни нет. «Деревня умирает, — произносит Александр Владимирович Жувага, сопровождающий нас, и заворачивает в очередной поселок. — Сейчас остались одни дачники, приезжающие только летом. В остальное время дома заброшены». За окном старенькой белой «Нивы» очередной храм, который не могут реконструировать много лет. Небольшой спор о том, ведутся сейчас работы или нет. Охотничья база расположена в стороне от типичных деревенских домов. С виду она не отличается от других — все те же игрушечные домики, раскиданные по периметру. Жилье хозяйки стоит чуть поодаль. Лай собаки и мотоцикл «Ява» прилагаются в качестве фона, как и свежий воздух с атмосферой мира и спокойствия.

Печка уже затоплена, поэтому, накрыв на стол, хозяйка с увлечением и частым звонким смехом рассказывает о своем быте. «У нас был один раз случай: рядом с домами отсыпали щебенку. После бани один из отдыхающих в нее и запрыгнул, как в снег. Домой поехал опухший, с асфальтовой болезнью, — смеется Нелли. — Когда человек к нам приезжает, то полностью расслабляется, делает то, что ему хочется, отрывается от души. Сколько работаю здесь, даже если генерал приезжает, то его звание уже не важно, здесь все равны». Помимо военных, это место является точкой сбора и для простых охотников. Тут егерь берет командование и инструктаж в свои руки. Ему предстоит дать каждому участнику номер и расставить на местности по позициям для удачной охоты.

Короткая экскурсия по базе завершает наш перерыв перед встречей с дядей Ваней. Так, по-простому называют егеря этих земель. Нелли с увлечением показывает нам каждое пристанище, попутно вспоминая о своих постояльцах, которые могут и на улицу голыми выбежать, и за окном ночевать на морозе. Но пора трогаться в путь, хозяйка понимающе улыбается, когда мы говорим об истинной причине поездки. «Историю вам дядя Ваня расскажет, это он умеет. Человек уже старый, прожил целую жизнь в лесу, знает там каждую зверушку».

На этот раз долго ехать не пришлось: миновав пару десятков домов, «Нива» останавливается напротив одного из них. Никакой деревянной сторожки из мультиков со старичком-лесовичком нет и в помине. Дом Говорухина — ровесник дедушки Ленина и уже более 150 лет не подводит своего хозяина. За воротами — огромный двор, в лабиринте стен которого заплутать не составит труда. Среди деревенского убранства найти вход в то самое место, где отдыхает егерь, довольно непросто. Внутри избы — обычное деревенское убранство, о котором знает каждый. Покосившиеся стулья, сковородка с жареными семечками и дрова для печки.

Иван Николаевич ждал нас и встречает на входе уже в полном обмундировании. Зеленая военная спецовка, коричневый воротник и полурасстегнутая рубашка, а на шее болтается блокнот на длинной веревке, предназначение которого раскроется позже. «Проходите-проходите, обувь можно не снимать, на улице грязи нет, только снег», — с улыбкой произносит егерь. Действительно, черные и серые сугробы за городом найти не легче, чем иголку в стоге сена. По дому торопливо ходит жена Ивана Николаевича, убирая со стола последние признаки чаепития и вязания. На диване с закрытыми глазами нежится трехцветный кот Кузьма. Два стула, обеденный стол и диктофон посередине, как на очной ставке — такая обстановка явно непривычна для Ивана Николаевича. Вопросы идут туго.

«Как так случилось, что я стал егерем? Сложный вопрос, помню, как пригласили в первый раз. Я отказался и стал работать лесником, — рассказывает Говорухин. — Затем меня позвали снова и уговорили. Так уже 26 лет на этом поприще. А моя жена работала лесником после меня, получается, даже больше меня проработала, мы всегда друг другу помогали. Егерь ведь занимается живностью и лесом, а лесники должны помогать друг другу в охране угодий. Сейчас лесников убрали, и стал полнейший бардак в лесу и везде. Егерь ведь еще и охотник, обязанностей у него много, а прав совсем никаких».

О сегодняшних преимуществах такой редкой профессии говорить не стоит. Вроде бы и относятся к военным, а реального влияния егеря оказывать не могут. Когда об этом заходит речь, Иван Николаевич говорит с грустью и усталостью в голосе. Больше десяти лет назад егерь мог спокойно остановить браконьера, забрать ружье и составить протокол. Два года назад егерям решили выдать удостоверение с должностью «общественный инспектор», но до сих пор оно существует только на словах. Сейчас в России торжество бюрократии: «Можно документы спросить, но предоставляют их по желанию, чаще — просто посылают. Теперь оружие всегда должно быть зачехлено, а пока ты расчехляешь — убьют. Браконьер-то может ходить хоть с чем. Был случай, когда задержали ночью браконьеров, все по уставу: сообщили инспектору, тот — наряду полиции, и пока они приехали, уже утро наступило. До пяти утра стояли и ждали их. Такая волокита во всем — Москве виднее».

Нашу беседу прерывает движение в углу печки — это еще одна кошка, пушистая Маруська, потащила вверх полотенце. Знает, как городским гостям себя показать. И настроение егеря меняется, когда речь заходит о самом простом и близком для каждого деревенского жителя. «Есть у меня лайка, Бимом зовут, и еще такса. Бывало, я ее в рюкзак садил и с собой таскал, — расплывается в улыбке Иван Николаевич. — Как-то в лес по снегу пошел, а она за мной увязалась — и потом ее самому пришлось тащить обратно. Раньше у меня и лошадка была, я все ездил на ней кругом, пока ее не украли».

Помимо четвероногих помощников егерь в лесу полагается только на себя, учеников сейчас найти сложно — молодежь ожидаемо вырывается в мегаполисы за работой, а в деревне остаются пенсионеры. Егерь должен охранять, взращивать и подкармливать животных, помогать в трудные зимы, расчищая дороги и тропы, ставить кормушки, засевать и распахивать поля да делать солонцы. Все перечислить — устанешь. Но на то и существует у человека семья, чтобы помогать в труде. И дядя Ваня не исключение: «Мои дети — девчонки, поэтому помогают внуки. Вместе делали вышки на кабанов и солонцы. Пойдёт ли кто-нибудь из них по моим стопам? Средний внук сразу согласится, а он молодой ещё и безголовый, отчаянный даже, полезет ведь туда, куда не надо, и под пулю. Будет пытаться остановить браконьеров, а геройства здесь не нужно».

Несмотря на уют дома, пора было снова вернуться на сторону мороза — увидеть работу егеря не на словах, а на деле. Пока дядя Ваня подвергается непривычной домашней фотосессии, его жена Валентина находит минутку на то, чтобы вспомнить то самое прекрасное далеко.

«Мы уже 47 лет вместе. Как-то раз ехали в одном автобусе — так и познакомились, — рассказывает Валентина Михайловна Говорухина. — Мне было девятнадцать, а ему двадцать три. Он шел в отпуск с армии. Я училась на овощевода в Челябинске, а муж в Еманжелинске на механизатора. Он у меня больше десяти лет только на комбайне с трактором проработал, поля сеял, картошкой занимался, даже скотником был и бригадиром, многое прошел». Освободившийся Иван Николаевич подходит к окну, задерживает взгляд на уральских просторах и добавляет: «Сейчас техники нет, и поля не пашутся, совхозы совсем развалились. Душа болит, а что сделаешь…»

Но мы забыли о деле. Егерь с не свойственной его возрасту расторопностью выбегает на улицу, бросив фразу: «Пойдемте, я свои лыжи возьму». Прощаемся с хозяйкой и выходим — Иван Николаевич уже держит в руках своих деревянных коней. Он бережно несет широкие деревянные снегоступы. Светлое дерево, необычные широкие крепления и ни следа тягот времени. «Это мои самые первые лыжи с тех пор, как я стал работать, им лет 26, заводские, — с оживлением улыбается Говорухин. — Они никогда не должны меня подводить, потому что больше десяти километров идти. Нужно всегда их проверять и осматривать. Беру с собой шило и нитку с запаской». На вопрос о попадании на лыжах в буран и метель он лишь загадочно отвечает одной фразой: «Всякое бывало, всякое».

Мы садимся в «Ниву» и отправляемся в путь по пустой дороге к месту самой важной части работы егеря — учёту. Он проходит каждый год с января по март и подразумевает собой пересчет животных по их следам. Тринадцать маршрутов, по десять километров каждый, в руках только маленький навигатор с заданными точками. «Запасные батарейки приходится с собой носить, — рассказывает Говорухин. — Помню, как я в позапрошлом году возвращался, и на половине пути как откажут батарейки — разворачивался обратно. Хе*ня это все!» Александр Владимирович со смехом парирует: «Хе*ня, но по нему и будут проверять».

После недолгой дороги машина останавливается. По обеим сторонам сугробы, поля и лес, которому нет конца и края, вокруг — ни души. Егерь ставит лыжи на землю, быстро надевает их, резво выскакивает на лесную тропу. Никаких лыжных палок в руках дяди Вани нет и в помине. Глядя, как за ним не поспевает наш фотограф, быстро забываешь, что этому человеку в минувшем году исполнилось 70 лет. Ворот рубашки все так же распахнут, на голове военная шапка с блестящей егерской бляхой. Достигнув углублений — следов у деревьев, Иван Николаевич останавливается и достает очки с массивными стеклами. Они, как и блокнот, в оставшееся время покоятся на шее. В руках возникает карандаш, и егерь склоняется над записями, что-то помечая. Александр Жувага с улыбкой замечает: «Мы ему говорили — давай мы тебе лошадь дадим, а с ней же надо возиться и зерно косить. Лошадь — самый удобный транспорт, она везде пройдет. А тут без лыж любой быстро провалится».

Вернувшись к машине, дядя Ваня показывает результаты своего труда. На странице блокнота ровным почерком написан маршрут и разновидности животных. Рядом с каждой — несколько палочек, которые и обозначают количество особей. «Я выхожу обычно в десять утра, а возвращаюсь под вечер, — делится Говорухин. — Прохожу по десять километров — столько примерно занимает один маршрут. В конце него меня никто не встречает, поэтому приходится эти же километры обратно отматывать и назад идти. В позапрошлом году меня даже потеряли, снегу-то много было. Зять звонит и говорит: «Папа, ты где?» Я ему говорю, что в этом месте, жди на дороге, чтобы мне до дома еще больше не наматывать».

Дядя Ваня щурится от солнечного света и складывает лыжи обратно в салон машины. Когда я спрашиваю его о специальной форме, которая раньше была у егерей, разговор неожиданно переходит на тему армии. Оказывается, Говорухин отслужил три года в танковых войсках и пошел туда на совершенно добровольных началах. «Мы написали заявление с другом в один день, чтобы нас призвали в армию. Для чего? А чтобы нам год не болтаться после училища механизации, — вспоминает он с ностальгией в глазах. — Мне дали ровно день, как повестка, на следующий — в пять утра на службу. Нас тогда троих ребят забрали, мы вместе с первого класса учились. Их затем в Германию отправили, а меня оставили механиком-инструктором, на тракторе успели обучить ездить».

Через несколько минут мы подъезжаем к дому Ивана Николаевича. Он никак не изменился за это время, разве что стал вызывать еще больше уважения. На дороге все так же никого. Вдалеке лают собаки, из труб ближайших строений плывет легкий дымок. Пока из машины достают снегоступы, мы с их хозяином смотрим куда-то вдаль улицы.

«Что мне нравится в лесу? — с недоумением смотрит на меня Говорухин. — Просто люблю собирать грибы, ягоды, и когда все распускается и начинает цвести. Но не только летом хорошо, осенью, например, открывается охота на уток. Я давно охотник, у меня отец тоже им был, первое ружье он мне дал еще в 1959 году. С одностволкой я бегал. Затем сам себе ружье купил. Егерь ведь охотой руководит. К нам и немцы приезжали с чехами и венграми. Как-то сенатор штата Вирджиния прилетал, американец. Мы с ним тогда на уток выезжали, трех штук он сам влет убил. А один раз были финны во главе с начальником штаба Вооруженных сил Финляндии, у меня даже фотография есть».

Егерь находит фотографию и показывает снимок иностранного гостя в окружении наших. Да, и такое бывает на Южном Урале. Но гордости у дяди Вани при рассказах о зарубежных охотниках не возникает. Скорее улыбка от воспоминаний. «Один из приехавших немцев жил у нас со строителем Ванькой, — начинает рассказ Иван Николаевич. — Тот делал баню. Они сошлись, засели там, иностранец все «Шнапс-шнапс» говорит, а Ванька ему в ответ: «А давай заеб**м!» После этого, когда за столом собралась вся делегация, немец как повторяет фразу, и все покатились. Он ведь думал, что это поздравление или тост».

Обратный путь не близкий, поэтому мы собираемся в дорогу еще до сумерек. После парочки последних фотографий наступает момент прощания. Александр Владимирович пожимает руку старому товарищу и замечает: «Дядя Ваня, тебе бы все-таки надо взять кобылку». На что егерь устало улыбается и вздыхает: «У меня Валя против. Зимой-то ладно, а летом за ней нужно ходить. Да и уведут или пристрелят, у меня так три лошади пропали. Это уже не цыгане орудуют, а алкоголики. Последнюю только натренировал, и заболела, живот вздулся, видно, жеребец ее пнул. Уже не вылечить, пришлось самому заколоть — вот она любо-дорого лошадь была. Однажды еду на ней и увидел лису, тогда еще пушнину сдавали, стрельнул, вожжи бросаю — лошадь полдня простоит, не уйдет. Под конец — обратно еду. С начала осени будет стоять, а под конец зимы надоест, устанет, и если только поверну в сторону дому — убежит домой. И Валя опять на ней едет и меня встречает!»

Кругом белизна и морозный ветер. Оттенки серебра охватывают сугробы. Дядя Ваня снял старую шапку с седой головы и смахнул с морщинистого лица пот. Он медленно и неторопливо направился к синим воротам по расчищенной от снега дорожке. Хлюпают старые черные сапоги. Отворачиваешься от окна автомобиля с улыбкой. Правильно говорят люди: настоящая красота у человека внутри.