Щелкай хлебалом, гони порожняк: почему деградирует жаргон и зачем его нужно спасать

— Базарят бабки на базаре, а мы по жизни речь толкуем, — легко может оборвать и шокировать собеседника один из самых известных в Волгограде специалистов по арго — лингвист-эксперт судебной лингвистической экспертизы, профессор Лариса Шестак. Об удивительном мире всем известных выражений и оборотов, заслуживающем пристального внимания учёных, она рассказала корреспонденту V1.RU.

— Раньше я, выступая на конференциях, в качестве примера приводила слушателям выражения волгоградского политолога и политика Андрея Попкова, когда тот баллотировался в думу. Он широко использовал в своих речах выражения «Многие кандидаты в мэры сегодня — пацаны», «Я ведь набью морду любому чиновнику, который посмеет обидеть моего избирателя», «Надоели звездоболы во власти» и многие другие.

— Обхохотались мы с коллегами при проверке одного сочинения на вступительных экзаменах, хотя впору было плакать. Мальчик из Урюпинска — он упоминает место жительства в тексте — писал сочинение на тему любви. Рассказывая историю своих отношений, абитуриент искренне выплеснул на страницы свои чувства:

«У меня тоже есть любовь, Светка называется. Я на нее сразу глаз положил, но поначалу мне обломилась только ее подруга Наташка, — писал кандидат в студенты. — Пошли мы как-то с Лехой в дискотеку, взяли портвейн «Три семерки» и т. п. Но Светка мне всё же обломилась, потому что Леха — дурак — поехал поступать в Новосибирское танковое училище. Вот пусть там и прохлаждается!»

И каждое слово — речевая ошибка. В общем, Светка, может, и обломилась, а вот институт — нет. И это социальные последствия употребления жаргона! Помня эту историю любви мальчонки из Урюпинска, мы постоянно разъясняем школьникам, что сочинение должно быть написано литературным языком, а не на жаргоне.

— Что вообще такое — блатной жаргон?

— Ядро любого национального языка — это литературный язык. Им может разговаривать даже слесарь-водопроводчик, если он учился в школе и внимательно следит за правильностью своей речи. Но, кроме ядра, есть три группы отдельных явлений: территориальные диалектизмы, специальная профессиональная лексика и слова, используемые в социальных группах. Последние — и есть жаргон и арго. Разница состоит в том, что арго — тайный язык, в то время как жаргон бытует и у младших школьников с их «физрой–литрой», у студентов с их «хвостами» и «стипухой», у военных с «дембелями» и «духами», а также у молодежи вообще с «телками», «тачками» и «шнурками в стакане».

Сначала жаргоном гордятся, а потом стремятся от него избавиться. В среднем человек активно пользуется им примерно до двадцати — выходя на работу, он уже не может позволить себе так изъясняться. Работодатель сурово накажет, а при первой возможности вообще избавится от любителя блатных словечек, поскольку тот роняет авторитет организации в глазах клиентов и партнеров. В арго же действуют совершенно иные законы, и оно несет вполне конкретную функцию — зашифровать разговоры тех, кто им пользуется.

— Маститые исследователи, в том числе Сергей Ожегов и Дмитрий Лихачев, выясняли — язык ли это? Теперь вопрос разрешен: это язык, причем очень близкий к архаичным языкам древнего общества. Примечательно, что и сама структура социальных групп, которые на нем говорят, близка к первобытным. Здесь бытует несколько древних обрядов. Клеймение — делают татуировки, имеющие четко определенный смысл: ЖУК как символ вора («Желаю удачной кражи»), цветок с обилием лепестков в качестве тотема проститутки, жаждущей множества клиентов. Есть обряд инициации. Человек, попадая в камеру, проходит проверку на вшивость: ему задают вопросы, начинают бить, после чего присваивают категорию, например, «шестерка», в рамках которой он потом существует.

Арго, помимо лексики, имеет еще и грамматику. В основном состоит из просторечия — в воры, так сказать, профессора не идут, поэтому блатной жаргон наполнен просторечными выражениями «бойсь», «опосля», «не моги». Порядка 60% всех слов — существительные, хотя глаголы, конечно, тоже есть. Примечательно, что отсутствуют числительные. Например, в случае обозначения денег их называют, используя какой-то признак: синенькая, радужная, кусок, лимон.

В арго нет (более того — оно запрещено!) слова спасибо. Оно ведь произведено от «Спаси Бог», а тут люди сознательно отрекаются, принципиально нарушают заповеди. Садитесь, присесть — тоже не рекомендуется, поскольку ассоциируется с «сесть в тюрьму».

Однако этот язык не лишен и интересных метафор. Например, шмель — это кошелек, камбала двуглазая — бинокль, грызуны — нищие, цветомузыка — удар в лицо, крестник — прокурор. А еще интересно, что имена собственные становятся нарицательными. Алёшка, например, — это палач, а Марушка — женщина.

Классические русско-советские блатные песни также становятся предметом изучения для профессора Шестак.

— «Сижу на нарах, как король на именинах, и пачку "Севера" мечтаю закурить», — в арго есть свой песенный фольклор. При довольно большом словаре арго лишен каких-либо положительных значений. Причина в том, что социальное дно построено на иерархии страха, в которой нет места достоинству, чести и другим прекрасным качествам. Отсюда и бытующие в их среде пословицы и поговорки. Например, «Мент — это клад, который лучше держать в земле».

Сферой обитания обусловлено и отсутствие будущего времени — рано или поздно преступник отправится в колонию, а еще несколькими десятками лет ранее и вовсе мог быть казнен. Отсюда позиция «Умри ты — сегодня, а я — завтра».

Всего, начиная с XX века, у нас было три крупных вброса жаргона в общеязыковую среду. Первый — революция 1917 года. Тут и объяснять нечего — коренной слом, полностью сменились элиты, и на смену изъяснявшимся преимущественно по-французски дворянам пришли крестьяне, рабочие и солдаты. Пришлось устраивать ликбез для желающих после гражданской войны, а в 1930-е годы была объявлена программа «Всеобуч», когда всех уже заставили получить образование. К 1960 году, к правлению Никиты Хрущева, обязательными стали 10 классов. И, кстати, в этом смысле мы сейчас сделали решительный шаг назад.

Однако в 1950-е годы из лагерей вернулись заключенные, которые, естественно, набрались там подобной лексики. Но тогда она не попала на радио, телевидение и в кабинеты: и представить себе невозможно, чтобы диктор телевидения Игорь Кириллов упомянул разборки или стрелку. За такое бы, наверное, его просто уволили без права работать в СМИ. И последний выброс арго — лихие 1990-е, проще сказать, бандитские годы. С тех пор блатной язык используется даже представителями власти — будучи министром обороны, Сергей Иванов любил выражение «до балды», Михаил Фрадков в бытность его председателем правительства — «дать пенделя». Да и Владимир Путин порой выражается.... Печально, что это смотрят молодые, и мы уже ощущаем последствия этого влияния.

Можно подумать, а в чем, собственно, проблема? Что плохого в том, что мы будем колотить понты, хлебалом щелкать и гнать порожняк? Так уж устроен язык, что как мы говорим, так и живем; как живем, так и говорим.

Приведу некоторые номинативные особенности нашего русского языка в сравнении с английским и французским — действительно, как три народа жили, то и запечатлели в речи.

Житель России говорит: ругаться как извозчик. Почему? Потому, что Россия — это «степь да степь кругом», в которой «замерзал ямщик». Наши образы — крестьянские: семеро по лавкам, лаптем щи хлебать, врать как сивый мерин, бред сивой кобылы. И неудивительно: до 1913 года порядка 85% населения составляли крестьяне, Россия была аграрной страной. У англичан всё иначе. Джентльмен скажет «ругается как лодочник», ведь Англия расположена на островах. А вместо «врать как сивый мерин» англичанин скажет to lie as a gas meter — «врать как газовый счетчик». Англия ведь страна технической революции. А сивый мерин — неподходящее слово для джентльмена!

Нашим землякам всё понятно, проще пареной репы. А французу — гурману, щеголю и женолюбу — ближе сравнения, например, с йогуртом: «ехать на велосипеде в йогурте» означает делать безрезультатные усилия.

Скудный жаргон современности разбивает сердце эксперту

У практикующего специалиста по блатным жаргонам другое мнение. Александр Сидоров — журналист, филолог, писатель, поэт и переводчик, широко известен под псевдонимом Фима Жиганец и переводам на блатной жаргон стихов Киплинга, Крылова, Лермонтова и «солнышка русской поэзии» Александра Пушкина.

— Блатной жаргон, увы, оскудел. Используются самые простые слова, причем всякое быдло, обычные гопники, коверкают смысл и вставляют их неуместно. В колониях — то же самое, самое простое, примитивное. Например, общеизвестное «фраер» умудрилось изменить смысл. Козырный фраер теперь — тот же жулик, — поделился эксперт. — А еще — мат. Ужасный, мерзкий, лишенный всякой метафоричности и поэтичности. Из великого множества смыслов и сочетаний остаются только самые примитивные и избитые.

Еще буквально пару десятилетий назад ситуация обстояла совершенно иначе, уверяет Александр Сидоров.

— Не хочу никого обидеть, но в колониях сейчас очень много конченых. Сесть стало сложнее, и вот результат — на нарах личности опустившиеся, жалкие, ничего из себя не представляющие. В большинстве — наркоманы. Сами понимаете, какой контингент… Безусловно, и у них свой язык, но очень примитивный, — сокрушается специалист. — А ведь блатной жаргон сформировали совершенно другие люди — интересные, разносторонние, дворяне и советская интеллигенция в том числе. Каждый привносил в язык нечто особенное. Но, увы, слова, за которыми скрывается целая история, исчезают, растворяются. И очень немногим исследователям удастся их застать.

Оскудение блатного жаргона Жиганец не связывает с его попсовостью. Проблема, на его взгляд, куда глубже.

— Раньше в колонии могли легко рассказать стихотворение Лермонтова, а сейчас вопрос о нем вводит в ступор старшеклассников, — с сожалением констатирует эксперт. — Почему воровская романтика в свое время стала привлекательна? Ее представляли элиты в различных областях, они эстетизировали даже ужас, происходивший в камерах. Сейчас же все, даже совершенно рядовые вещи, опошлены.

Запрещать блатной жаргон Фима Жиганец считает категорически неправильным. Наоборот — его нужно бережно хранить:

— Это необычный и богатый язык, каждое слово — история. И рассматривать блатной жаргон нужно именно с этой позиции. Это лишает его криминального подтекста, но знакомит нас с особенностями родной страны.